No-2008/1 |
Author: Мацей Фалковски |
СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ: ВЗГЛЯД ИЗ ЕВРОПЫ
В своих предвыборных выступлениях новоизбранный президент Дмитрий Медведев сосредоточивался на социально-экономических проблемах, подчеркивая, что приоритетом его президентства будут так называемые национальные проекты, одной из главных целей которых является улучшение социальных условий и рост благосостояния жителей России. Зато, в его выступлениях очень редко появлялся Северный Кавказ, который Медведев так и не посетил во время своего предвыборного турне по стране. Жители региона, как видно, простили ему этот промах, по крайней мере, так утверждает Центральная Избирательная Комиссия РФ (Медведев, по официальным данным, получил на Кавказе наибольшую, почти 100-процентную поддержку на выборах).
Поверхностный взгляд на Северный Кавказ, который занимает небольшую часть территории и жители которого составляют незначительный процент населения Российской Федерации, может в самом деле привести к выводу, что этот регион не должен находится в центре внимания Москвы. К подобному выводу можно прийти, сравнивая нынешнюю ситуацию на Кавказе с той, которая существовала там на момент вступления в должность президента Владимира Путина. Российские органы власти тогда не контролировали Чечню, которой правили сепаратисты, а ситуация в соседних республиках (особенно в Дагестане) грозила отрывом также и их от Российской Федерации, либо, по меньшей мере, распространением нестабильности на целый регион. Теперь ситуация в Чечне решительно более стабильна, боевики разбиты и не в состоянии продолжать масштабную войну. После теракта в Беслане, на Северном Кавказе не случилось ни одного террористического акта. Постепенно в регионе улучшается также экономическая ситуация.
Такое восприятие ситуации на Северном Кавказе, однако, вопиюще неполное, ведь этот регион остается наиболее нестабильной частью России, где насилие является обыденным явлением, а сила – главным аргументом в решении политических споров. Во время правления Владимира Путина не была также решена ни одна из хронических, системных проблем, которые дестабилизируют ситуацию на Кавказе. Среди наиболее важных из них можно назвать: исламский вопрос; проблему воинствующего ислама; растущую независимость Чечни; ингушско-осетинский конфликт; влияние роста националистических настроений в России на ситуацию на Кавказе; социально-экономические проблемы, а также негативные аспекты российской политики в регионе. Наиболее серьезной проблемой, как бы объединяющей в себе все вышеназванные, является прогрессирующая дерусификация Кавказа, ведущая к ситуации, при которой этот регион становится чужеродным телом в границах Российской Федерации.
Попытка нового российского лидера справится с этими вызовами и выработать длительную стратегию для Кавказа может предотвратить или, по крайней мере, задержать дальнейшее движение региона все дальше от Москвы. Если Медведев все-таки сосредоточится исключительно на социально-экономических вопросах, предоставив Кавказ самому себе, либо, что еще хуже, оставит «силовикам», накапливающиеся там проблемы могут через несколько лет взорваться с удвоенной силой.
Европейский взгляд на Кавказ
Приступая к детальному анализу ситуации на Северном Кавказе, следует подчеркнуть, что в европейском взгляде на этот регион присутствует несколько аксиом, которые затрудняют объективное восприятие ситуации. Это, прежде всего, видение Кавказа сквозь призму Чечни. В известной степени это понятно, учитывая бурные события последних лет и массы чеченских беженцев, прибывающие в Европу. Но, Северный Кавказ это не только Чечня. Такими же важными, а в настоящее время вероятно даже более значимыми являются события в других республиках.
Видение сквозь призму Чечни лежит также у истоков восприятия Кавказа как региона, где сепаратистские идеи очень популярны. На самом деле, за исключением Чечни, это пока что маргинальное явление. Переоцениваются также этнические конфликты в регионе, которые – в отличие от 1990-х годов – не имеют большого влияния на политическую ситуацию. Исключение составляет ингушско-осетинский конфликт.
И, наконец, последнее замечание, которое касается распространенного на Западе убеждения, что Кавказ является нестабильным регионом потому что он находится в границах России. В этом утверждении много правды, так как федеральные власти во многом ответственны за сложную ситуацию в регионе. Не оправдывая негативных действий Москвы, надо, заметить, что Кавказ настолько сложный регион, а сотрясающие его конфликты так глубоки, что, вероятно, у любой власти и любого государства были бы огромные проблемы с гарантированием там стабильности.
Рискну даже утверждать, что – как бы жестоко и фаталистически это не прозвучало – нестабильность и насилие на протяжении веков вписаны в общественно-политический пейзаж Кавказа. Так же как и на Балканах, Ближнем Востоке или в Афганистане, периоды стабильности и мира были здесь редкостью, а времена войн, восстаний и волнений – нормой, постоянным элементом жизни этих народов.
Исламский вопрос
Северный Кавказ населяют в основном мусульмане-сунниты1. Только около 2/3 жителей Северной Осетии, а также русские, проживающие в регионе, исповедуют православие. Степень религиозности и влияние религии на общественно-политическую жизнь отдельных кавказских республик значительно отличаются. Проще говоря, Кавказ можно поделить на западную часть (Северная Осетия, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия и Адыгея), где общество очень секуляризированное, и восточную (Дагестан, Чечня и Ингушетия), где ислам играет значительную роль. На западе региона нет также суфитских братств, которые в Чечне, Ингушетии и Дагестане имеют большое влияние на общественно-политическую жизнь (в Чечне и Ингушетии доминирует Кадирия, в Дагестане – Накшбандия)2.
Одновременно с распадом СССР на Северном Кавказе началось бурное религиозное возрождение, проявляющееся в стихийном, но чаще всего исключительно внешнем возвращении к «вере предков» (строительство мечетей, возникновение исламских школ, празднование исламских праздников и т.д.). В 1990-х годах значительно важнее исламского фактора было, национальное возрождение и сотрясающие регион этнические конфликты. Ислам играл также маргинальную роль в чеченском национальном возрождении, будучи лишь дополнением к идее независимости Чечни.
Нынешняя ситуация диаметрально отличается от ситуации 1990-х годов. Хотя идентификация с собственной этнической группой остается ключевым элементом тождественности жителей Кавказа, а неприязнь к представителям других народов – повседневным явлением, национальные движения не играют сегодня практически никакой политической роли, а место национальных идей постепенно, но последовательно занимает ислам. При этом, многими жителями региона он воспринимается не только как собрание «традиционных» религиозных практик, а в идеологических категориях – как система, регулирующая жизнь личности и целого общества. Это касается, прежде всего, восточной части региона.
За увеличение роли ислама и внедрение элементов исламского правового порядка (шариата) в отдельных республиках выступают как приверженцы так называемого традиционного ислама (официальное духовенство и члены суфитских братств), так и исламские реформаторы. В случае Дагестана, Чечни и Ингушетии очень важным фактором является также то, что стремление к увеличению роли ислама поддерживается значительной частью все более религиозного общества. Растущее число жителей вышеназванных республик высказывается за постепенную шариатизацию общественно-политического строя, или, по крайней мере, за внедрение отдельных элементов шариата (многоженство, запрещение азартных игр, ограничение продажи алкоголя и др.).
Поскольку власть вынуждена хотя бы частично учитывать общественные ожидания, во многих сферах жизни она поддерживает либо инициирует фактическое, хотя и неформальное внедрение шариата. Это касается, прежде всего, Чечни, где главным инициатором вышеупомянутых изменений является президент Рамзан Кадыров. Среди прочего, он запретил занятие азартными играми на территории республики, приказал сотрудницам государственной администрации носить платки, высказывался за легализацию многоженства. Вооруженные отряды Кадырова выполняют также роль неформальной «моральной полиции», которая контролирует улицы чеченских населенных пунктов, делая замечания или наказывая за поведение, несоответствующее исламским нормам.
Стоит также упомянуть о стихийной, идущей снизу шариатизации общественной жизни на восточном Кавказе, которая проявляется, между прочим, в применении шариатского законодательства (вместо государственных законов) при решении конфликтов (например, имущественных, из сферы семейного права), фактическом внедрении шариата на основании неписаного общественного соглашения во многих населенных пунктах Дагестана (таких как Губден, Гимры, Кванада, Хуштада, раньше также Карамахи и Чабанмахи), или в обыденном сегодня в Чечне и Ингушетии многоженстве.
Новым фактором на Северном Кавказе несомненно является появление все более многочисленной группы молодых, сознательных, образованных мусульман, для которых выбор ислама как собственной системы ценностей и принципов, которыми они руководствуются в повседневной жизни это выбор идеологический и вполне обдуманный3. Именно такие люди составляют сегодня ось неформального движения исламских реформаторов, называемых также салафитами, а властью и средствами массовой информации – "ваххабитами".
Они выступают не только за усиление роли ислама и шариата в общественно-политической жизни, но и за установление социальной справедливости, опираясь на исламские нормы и борьбу с коррумпированной системой власти на Кавказе, в которой доминируют кланово-мафиозные структуры. Они также хотят радикальной реформы традиционного, закостеневшего кавказского ислама, очищения его от некоранических элементов и придания ему форм, отвечающих рационалистическим представлениям современного человека, который получил светское образование. Целью модернистов, которых можно рассматривать, как идеологических преемников движения джадидистов4, является вывод исламских обществ из традиционного застоя и коллективной зависимости от земных религиозных авторитетов. Таким образом, это движение стремится к модернизации религии и общества, но не в западном понимании, а опираясь на исламские ценности5. В противоположность к традиционалистам, которые считают, что кавказский ислам отличается от ислама, в остальном мире, модернисты чувствуют себя членами мировой уммы.
Своими главными противниками реформаторы видят традиционалистов, которых они обвиняют в нарушении принципа единобожья, удерживании верующих в неведении, взыскании с них безосновательной платы за религиозные услуги, в сотрудничестве с органами власти. По этим причинам, а также потому, что реформаторы лучше от них образованы (в том числе и теологически), традиционалисты видят в них угрозу для собственной позиции в обществе. Поэтому именно официальное духовенство и суфийские шейхи являются главным катализатором преследований модернистов властью, которые мотивируются борьбой с терроризмом.
Почему много молодых людей на Кавказе выбирает "нетрадиционный" ислам, хотя это связано с угрозой преследований? Причины нужно искать в трудной экономической ситуации, огромной безработице, перенаселении, коррупции и непотизме органов власти, а также их отчуждении от собственного общества. Ислам является формой протеста против кланово-мафиозных режимов в отдельных республиках, социальной несправедливости, беззакония, а также проникающего на Кавказ из остальной части Российской Федерации морального разложения.
Наиболее важным источником растущей популярности исламских идей в кавказских обществах является, однако, идеологическая пустота, которая появилась после распада СССР. Ни одна из других концепций или идеологий не в состоянии заполнить это место, поскольку они либо скомпрометированы в глазах жителей Кавказа (как коммунизм, или национальные идеи), либо для них непонятны (как концепция западной демократии, прав человека и гражданских свобод). Современное российское государство также не может ничего предложить молодым жителям региона в сфере идеологии, системы ценностей, образа жизни.
В такой ситуации ислам является единственной доступной, понятной и привлекательной парадигмой для молодых людей, которые хотят принимать активное участие в жизни своих обществ и менять окружающий их мир. Именно в исламе они могут найти ответы на волнующие их вопросы, касающиеся не только самой религии, но и моральных, политических, социальных и других проблем. Он дает также чувство собственной ценности, исключительности и общности. В джамаатах (исламских общинах) молодые люди могут, кроме того, найти моральные авторитеты, которых им не хватает в общественной жизни; ими являются чаще всего духовные лидеры, которые нередко получили образование в мусульманских странах и интеллектуальным уровнем значительно превосходят официальных священнослужителей. Кроме того, обращение к исламу это для жителей Кавказа возвращение к истокам, нахождение собственной идентичности. Поэтому это натуральный процесс.
Политика федеральных властей на Кавказе
Основной проблемой российской политики на Кавказе является отсутствие чёткой концепции развития региона и его интеграции с остальной частью Российской Федерации. Несмотря на предпринимаемые попытки выработки такой концепции (в частности представителем президента РФ в Южном федеральном округе Дмитрием Козаком в 2004-2007 годах), ни команде Бориса Ельцина, ни Владимира Путина не удалось достичь этой цели. Отказ от шаблонного подхода к целому региону был бы позитивным решением, ведь с одними вызовами мы имеем дело, например, в Адыгее, а с другими – в Чечне. Проблема, однако, в том, что Москва также не имеет выработанных специальных концепций по отношению к отдельным республикам.
Федеральную политику на Кавказе можно скорее определить как набор срочных мероприятий, напоминающих действия пожарной команды. Причиной такого состояния вещей является беспомощность российских элит по отношению к региону, следующая из незнания господствующих там реалий (прямо граничащее с невежеством) и убеждения о невозможности долговременной стабилизации Кавказа. Власть в Москве опасается предпринять попытку системных решений, предполагая, что это поглотило бы слишком много энергии и денег. В такой ситуации главной целью властей является поддержка относительной стабильности региона.
Извечной проблемой российской политики на Кавказе есть доминирующее, особенно среди «силовиков» (а, следовательно, также в окружении президента Владимира Путина), убеждение, что Кавказ понимает исключительно силу. Исходя из этой предпосылки, поражения на Кавказе, как правило, объясняются применением слишком мягких методов, слабой работой спецслужб или отсутствием координации между силовыми структурами, а не непропорциональным применением силы. Следствием такого восприятия Кавказа является стремление к максимальной его милитаризации. Процент «людей в пагонах» здесь самый высокий во всей Российской Федерации. Также постоянно появляются новые военные базы (в последнее время – в дагестанском Ботлихе, а также в станице Зеленчукская в Карачаево-Черкесии).
Очень негативным, но последовательно применяемым принципом российской политики на Кавказе является стремление к его изоляции. Органы власти стараются не допускать в кавказские республики заграничных журналистов, ограничивают деятельность международных неправительственных организаций и их контакты с местными организациями. С 2000 года закрытой для иностранцев остается граница России с Грузией и Азербайджаном. Власть ограничивает также доступ российским журналистам и другим посторонним лицам в Чечню и другие территории, объявленные так называемыми зонами "антитеррористических операций" (такой зоной на несколько месяцев 2007 года была объявлена Ингушетия, а также некоторые местности в Дагестане)9.
Проводимая таким образом политика по отношению к Кавказу вытекает из стремления к информационной блокаде региона, а также трактовки Северного Кавказа, с одной стороны, как площадки для российского влияния на Южном Кавказе, а с другой – преграды от гипотетического проникновения нестабильности из закавказских стран, кроме того это выливается в шпиономанию (т.е. каждый иностранец воспринимается как потенциальный агент враждебных спецслужб). Это ведет к превращению региона в своеобразную резервацию, жители которой имеют ограниченные контакты с внешним миром, обращаются исключительно в собственном кругу (часто это только собственная этническая группа ) и иногда даже не знают, что делается в других республиках, имея ограниченное и оторванное от реальности восприятие мира. Это тормозит модернизацию региона, ведет к консервации существующих там проблем, закостенению общественных структур, взглядов и стиля жизни его населения. Это также затрудняет развитие туризма, который мог бы стать одной из главных отраслей кавказской экономики (исключением является Кабардино-Балкария, а собственно – окрестности Эльбруса, куда приезжает много иностранцев).
Кремль, хотя и не имеет концепции, как интегрировать Кавказ с остальной Россией, не хочет также предоставить ему специальный статус. Тем временем, история российского правления в регионе показывает, что подобная стратегия приносит пользу. После окончания кавказской войны в XIX веке царская власть в значительной мере сохранила отличие Кавказа, разрешая деятельность шариатских судов, использование арабского языка в общественной жизни, не принуждая жителей кавказских провинций к службе в армии. Это послужило стабилизации Кавказа и утверждению там российского господства.
В современной политике Кремля на Кавказе преобладают централистические тенденции, а регион в рамках Российской Федерации не имеет никакого специального статуса. Исключением является Чечня (о чем говорилось выше), что можно трактовать, как проявление трезвого взгляда на ситуацию в этой республике. Представляется, что это единственно результат тех огромных проблем, которые республика причиняла Кремлю в предыдущие годы. Особое отношение к Чечне подвергается в России, однако, острой критике, в частности федеральной армией, а также властями других кавказских республик, которые считают это проявлением несправедливых предпочтений Грозному.
Непосредственным результатом централизации является практика произвольного навязывания Кремлем определенных решений кавказским республикам. Это касается также кадровых решений. Такая практика связана с другим, значительно более важным принципом российской политики. Он сводится к оказанию безусловной поддержки президентам отдельных республик ввиду общественного недовольства, даже если они проводят совершенно бездарную политику. Кремль за всякую цену хочет избежать прецедента лишения кого-либо из президентов должности под давлением общественного мнения, исходя из предпосылки, что это было бы расценено как проявление слабости власти. В то же время Москва не доверяет таким руководителям, стараясь ограничить их власть и передать ее в руки представителей федерального центра.
Знаменательными примерами подобной практики являются Ингушетия и Карачаево-Черкесия. Президенты этих республик – Мурат Зязиков и Мустафа Батдыев – лишены харизмы, ведут бездарную политику и имеют поддержку только со стороны собственных кланов. Общественность в обеих республиках годами требует их отставки, однако Кремль не лишает их своей поддержки. Это ведет к утрате доверия к федеральной власти у жителей обеих республик и росту оппозиционных настроений. Ситуация в Ингушетии просто уходит из-под контроля властей, так как недовольство общества ведет к росту поддержки исламистов, которые уже несколько лет ведут в этой республике эффективную вооруженную борьбу. Ответом Кремля, однако, не является попытка найти преемника Зязикова и начать диалог с ингушским обществом, а усиление полномочий федеральных силовых структур, которые при помощи репрессий стараются стабилизировать ситуацию в республике. Однако это только раскручивает спираль насилия.
Примером непродуманного шага Кремля на Кавказе было также выдвижение в 2006 году предложения о ликвидации республиканского статуса Адыгеи и объединения ее с Краснодарским краем. С экономической точки зрения это было в высшей степени обосновано. Адыгея содержится почти исключительно благодаря дотациям из федерального бюджета, кроме того, контроль над экономикой республики взял клан тогдашнего президента Хазрета Совмена, что делало невозможным ее развитие. Кремлевские руководители, однако, не приняли во внимание символического значения, которое само существование этой республики на исторических черкесских землях имеет для всех адыгейских народов, проживающих на Кавказе (адыгейцев, черкесов, кабардинцев и абазин). Планы ликвидации особого статуса Адыгеи были встречены негативно; адыгейские организации даже обратились с воззванием о помощи к международным организациям и к черкеской диаспоре в Турции, что склонило Кремль отказаться от этой идеи.
Однако, необдуманное осуждение централистической политики и некоторых решений, принимаемых федеральной властью, не представляется правильным. Ведь полная передача управления кавказскими республиками в руки местных элит могла бы привести к катастрофе. Прежде всего, потому, что они руководствуются партикулярными интересами, при чем это интересы даже не собственной республики, а клана. Большинство кавказских политиков, кроме того, связано с местной мафией и исключено из своего общества. Следовательно, такая политика закончилась бы «приватизацией» отдельных республик и клановыми конфликтами. Ослабление позиции Москвы на Кавказе могло бы также привести к вспышке территориальных конфликтов между республиками (например, между Северной Осетией и Ингушетией, или Чечней и Дагестаном). Если образование органов власти и назначение на наиболее важные должности должно было бы происходить без участия Кремля, то мы, кроме того, имели бы дело с кровавыми и бесконечными межклановыми и межэтническими спорами.
Также не все кадровые решения Кремля заслуживают критики. Верным шагом было, например, назначение Муху Алиева президентом Дагестана (февраль 2006г.), а также Арсена Канокова президентом Кабардино-Балкарии (октябрь 2005г.). Алиев, как один из немногих дагестанских политиков, не был замешан в кланово-мафиозные структуры и имел репутацию опытного и уважаемого деятеля; существенным было также то, что он был компромиссной фигурой, на которую могли согласиться наиболее важные группы влияния в республике. В свою очередь Каноков был человеком извне (до этого он занимался бизнесом в Москве), не впутанным в местные структуры, и в то же время известным в республике и имеющим там широкие связи. Его заданием была замена правящей до него в Кабардино-Балкарии клики, ответственной за стагнацию республики, новой командой. О правильности выбора может свидетельствовать энтузиазм, с которым новый лидер был принят обществом и местной интеллигенцией.
Однако, правильные кадровые решения и успешные мероприятия Кремля на Кавказе являются, к сожалению, исключением из правил, поскольку доминируют негативные тенденции.
1 Шиитами являются только живущие в южном Дагестане азербайджанцы и жители лезгинского села Мискинджа.
2 Больше об исламе на Северном Кавказе см.: Алексей Малашенко, Исламские ориентиры Северного Кавказа, Москва: Московский Центр Карнеги 1998.
3 Часто это выбор, подвергающий их общественному остракизму и даже серьезным семейным конфликтам.
4 Движение джадидистов зародилось на переломе ХІХ и ХХ веков среди российских мусульман. Джадидисты стремились к модернизации ислама и приспособлению его к вызовам современного мира. Их главной целью была реформа исламской школы. Наиболее известными дагестанскими джадидистами были Али Караев и Сейфулла-кади Башларов.
5 Энвер Кисриев, Ислам и власть в Дагестане, Москва: Объединенное гуманитарное издательство 2004.
6 По сравнению с Центральной Азией, или Азербайджаном, влияние «миссионеров» из исламских стран на Северном Кавказе ничтожно. Они приезжали в этот регион в 1990-х годах, однако не нашли среди кавказских мусульман широкой поддержки.
7 Большесм.: Maciej Falkowski, Chechnya: Between Caucasian Jihad and ‘Hidden’ Separatism, CES Studies, Warsaw, Centre for Eastern Studies, January 2007.
8 В нападениях неидентифицированных личностей в Ингушетии за последние два года погибло больше десяти русских (в частности женщины: руководитель местной администрации, врач, учительница), а также представители других национальностей (в частности цыгане).
9 Возможность объявления избранных территорий "зонами антитеррористических операций" дает принятый в 2006 году закон о борьбе с терроризмом, в соответствии с которым был создан Национальный Антитеррористический Комитет, возглавляемый директором Федеральной Службы Безопасности.