ISSUE 3-2003
INTERVIEW
Александр Куранов
STUDIES
Василий Симаков Иван Задорожнюк Фома Парамонов
RUSSIA AND ARABIAN WORLD
Александр Куранов
OUR ANALYSES
Lubos Vesely
REVIEW
Ярослав Шимов Виктор Коган-Ясный
APROPOS
Игорь Некрасов


Disclaimer: The views and opinions expressed in the articles and/or discussions are those of the respective authors and do not necessarily reflect the official views or positions of the publisher.

TOPlist
STUDIES
РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ В НАЧАЛЕ НОВОГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ: НЕИЗБЕЖНОСТЬ ТРАНСФОРМАЦИИ
By Иван Задорожнюк | кандидат философских наук, Психологический журнал, Российская Федерация | Issue 3, 2003

     В 2004 г. Русская православная церковь (РПЦ) проведет свой очередной Архиерейский собор. Предшествующий состоялся в 2000 году со дня Рождества Христова. Несмотря на неизбежно праздничную дату, Собор принял ключевой документ, не имеющий прецедентов — «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви» (далее — «Концепция»), определяющий векторы ее социальной политики и просто политики. Его всестороннее обсуждение началось в возбуждающем шуме празднества, в частности в одном из самых пышных церковных зданий России — вновь восстановленном храме Христа Спасителя, где золотое убранство (или его заменители) бросало свой отблеск на данный очень ответственный документ, свидетельствующий, что церковь — на стороне обездоленных людей и бедствующего народа.

Первая социальная концепция РПЦ
     В целом период с 1988 по 2000 гг. можно назвать для РПЦ временем строительства и славы, равно как и временем широкой и беззаветной востребованности. Строились или восстанавливались тысячи — если не десятки тысяч! — храмов, церковью осваивались новые территории, патриарх и епископы стали желанными гостями — или же благодушными хозяевами — на встречах с высшими лицами СССР — РСФСР — РФ.
     Однако вскоре после 2000 г. период «бури и натиска» закончился и начали проясняться глубинные вопросы относительно более отдаленного будущего церкви. А проходящие в течение трех следующих лет процессы показали: РПЦ стоит перед необходимостью интенсифицировать свою политику как церкви, уже выносящей за скобки свой статус первенствующего религиозного объединения. В противном случае поле — социальное, культурное, идейное — вокруг нее будет сужаться и пышные храмы останутся скорее памятниками невосстановимого прошлого («новоделами»), а не оплотом влияния на настоящее.
     Вся церковь — если под таковой понимать совокупность верующих, от патриарха и епископата до рядовых мирян — встретила новое тысячелетие на подъеме. В первую очередь выросло количество религиозных объединений: с 1990 по 1998 гг. — в два с половиной раза, достигнув числа 8653, а это больше половины всех религиозных объединений страны (54%)1 . Появилось около 300 монастырей, обучение ведется в 5 духовных академиях, 26 духовных семинариях и 29 училищах, создан Свято-Тихоновский богословский институт и Православный университет для мирян2. Можно было говорить к 2000 году о 10 млн. постоянных прихожан РПЦ (в соответствии с социологическими опросами, посещающими церковь хотя бы раз в месяц и доверяющими ей больше, чем какому-либо другому социальному институту) и еще 10 млн. потенциальных прихожан, посещающих церковь только на Пасху или Рождество — хотя при этом, по данным тех же опросов, ассоциируют себя с РПЦ 95 млн. человек3 .
     Но в то же время этот подъем выявил много слабо защищенных или вовсе необеспеченных участков ее жизни с учетом текущих резких социальных преобразований в России. Их рассмотрение и определило тональность документа «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви» 4 , а также вызвало широкий резонанс в самых разных кругах; по нему были организованы даже общероссийские чтения в Государственной думе.
      Это неудивительно по трем причинам. Во-первых, подобного рода документ был выпущен РПЦ впервые, хотя, конечно, церковь всегда занималась социальным вопросам и высказывала по нему свои суждения, а то и осуждения. Во-вторых, позиция РПЦ в нем была заявлена с учетом того, что ее следовало донести до максимально широких кругов верующих и неверующих — и, как показывают 3 года после выхода «Концепции» (именно концепции, то есть продуманной и взвешенной системы оценок и прогнозов), — эта цель была достигнута. В-третьих, выход «Концепции» знаменовал собой факт осознания (даже без особого отдельного признания) того, что церковь осознает неизбежность некоторых трансформационных процессов, а также тот момент, что вызовов со стороны «города и мира» оказалось куда больше, чем ответов со стороны церкви.
     Комментируя выход «Концепции», ведущий религиовед современной России М.П. Мчедлов5 (подчеркивая самим ее названием, что она значительное явление не только для РПЦ, но и всего вселенского православия в целом, поскольку около половины приходов Московского Патриархата находится за пределами Российской Федерации), пишет: «В последнее время у РПЦ появилась возможность освободиться от вековой общественной скованности и выражать именно свои мнения по широкому кругу социальных и политических проблем. Этому способствовали освобождение общества от вульгарно-уничижительных представлений о религии и начало становления цивилизованных государственно-церковных отношений. Политические и правовые перемены в постсоветской России, ликвидация существовавших на протяжении десятилетий административных и нравственных притеснений верующих, принятие в целом прогрессивного законодательства о свободе совести позволили религиозным организациям выйти из подневольного состояния, а верующих свободно, без боязни исповедовать свою веру» 6 .
     Другой ведущий религиовед Л. Н. Митрохин отмечает, что церковь «достигла немалых успехов в роли объединяющей, духовно просвещающей общество силы. Они станут еще более осязаемыми, когда православное духовенство (не только высшее, но и на местах) до конца осознает всю радикальность перемен, свершившихся в нашем обществе, а отсюда и желательность более терпимой, “цивилизованной” деятельности... Надежду на эту дают и недавно принятые “Основы социальной концепции РПЦ”»7 .
      Соответственно, РПЦ уже не может демонстрировать и «эксплуатировать» образ «мученицы» (в пост-хрущевский период это уже было демонстрацией демонстрации, а после 1988 г., когда государство санкционировало негласно празднование 1000-летия принятия православия на Руси — представлялось неуместным); образ «всезнающего и всепрощающего морального судьи» (на каковой был огромный спрос в ходе форсируемых разоблачений преступлений сначала Сталина, затем Ленина, затем тех, кто допустил второго к власти в 1917 г. — и даже далее до возникновения либеральных партий в начале ХХ века и «преступлений» классической русской литературы XIX века); образ носителя «единственно верных духовных» ценностей (что вряд ли приемлемо в нынешнее время и в такой поликонфессиональной стране, как Российская Федерация).
     Не менее важно другое: закончился период «бури и натиска» в восстановлении церкви и обнаружился тот удручающий момент, что РПЦ оказалась, по меткому замечанию исследователей Д. Фурмана и К. Каариайнена, «колоссом на глиняных ногах» 8 . В эту метафору авторы не вкладывают ироничного содержания или — еще хуже — призыва к свержению ее авторитета; просто фиксируется тот момент, что РПЦ придали (и она взяла на себя) больше задач (и упований), чем она может их решить (и осуществить).
     Отсюда необходимость в систематически изложенной социальной доктрине, рассматривающей конфессиональное понимание взаимоотношений церкви с государством, обществом, ее позиции по вопросам науки, культуры, образования, экологии, войны и мира и т.д. В «Концепции» рассматривается довольно широкий круг проблем: церковь и нация, церковь и государство, христианская этика и светское право, церковь и политика, труд и его плоды, собственность, война и мир, преступность, наказание, исправление, вопросы личной, семейной и общественной нравственности, здоровье личности и народа, проблема биоэтики, церковь и проблемы экологии, светские культура, наука, образование, церковь и светские средства массовой информации, международные отношения, проблемы глобализации и секуляризации.
     Ее авторы избегают прямой увязки документа с российской действительностью, хотя имплицитно все-таки речь в основном о ней. Неизбежную для всех интернациональных — безразлично светских или конфессиональных — документов антиномию между отечественным и международным опытом «Концепция» пытается преодолеть, используя обобщенные представления.
     «Концепция» исходит из необходимости опоры на глубинные духовные ценности Руси - России, видя в них источник ответа на злободневные вопросы современности. При этом она ориентирует на содействие решению общегосударственных задач социальной политики с учетом того, что попытки их решения «ударными темпами» в перестроечный и постперестроечный период во многом не удались. Отсюда потребность в возврате к самобытной системе духовных ценностей, в которой нет места западным индивидуалистическим идеям приоритетности личного преуспеяния, накопительства, культу потребительства и материального успеха; отсюда новые акценты на приоритете идей справедливости, любви к ближнему, готовности помочь слабому, верховенства нравственных норам. Отсюда также осуждение «пропаганды через средства массовой информации нечестного и ущербного образа жизни, разрушительная для личности, семьи и общества эксплуатация псевдокультурой полового инстинкта» 9 .
     Но это может впечатлить верующих и пройти мимо слуха неверующих граждан. И РПЦ осознает данную ситуацию. Кроме того осознаются (хотя опять-таки не всегда признаются) границы возможностей воздействовать на социальное окружение. Отсюда признание того, что «позитивные, благотворные для народа действия со стороны светских людей, даже если они не идентифицируют себя с христианской верой, также являются богоугодными. В нем содержатся призывы к соработничеству, сотрудничеству в разных сферах — от сохранения культурного наследия и природной среды до защиты нравственности. Подобные приглашения к взаимному сотрудничеству приверженцев различных мировоззрений представляются необходимой основой для совместных действия патриотически настроенных людей, столь актуальных особенно во время всенародных — как сегодня в России — бедствий» 10 .
     Тем самым в «Концепции» подчеркивается приоритет защиты общенациональных интересов и общекультурных устоев многонациональной России, значимость многоаспектной толерантности, забота о сохранении здоровья народа и конструктивной демографической политике; в ней обосновывается также необходимость вовлечения всех членов общества в общий созидательный труд. Такой труд связывается с исконным русским началом соборности — то есть коллективным устремлением разнородных сил решать единую задачу. С опорой на такой труд возможно преодоление многих бедствий, порожденных реформами, направленными на укрепление единого принципа — частной собственности. «Концепция» в этом плане дистанцируется от католических и протестантских представлений о ней как «естественной» и даже «богоугодной».
     «Концепция» РПЦ не отрицает частную собственность, но и не освящает ее — как это было (в основном, но не полностью) до 1917 года. Она признает продуктивность сосуществования разных форм собственности, подчеркивая при этом: «при каждой из них возможны как греховные явления — хищения, стяжательство, несправедливое распределение плодов труда. Так и достойное, нравственно оправданное использование материальных благ» 11 .
     Оценивая социальный пафос концепции в целом, Мчедлов справедливо пишет: «Церковь на стороне обездоленных людей, бедствующего народа. Да вряд ли иначе — в наш век популярности публичной политики — могла бы поступить организация, абсолютное большинство последователей которой испытывает все тяготы нынешнего переходного кризисного периода. Результаты мониторинга социально-экономического положения верующей части населения устойчиво свидетельствуют, что лишь малое количество верующих (около 5 процентов) выиграло от реформ, большинство же (около 60 процентов) — проиграло. Именно подобные реальные характеристики жизни верующих, большинства народа во многом предопределяют современные акценты в обосновании социальной миссии РПЦ» 12 .
     Следовало бы лишь добавить, что между провозглашением идеи и ее осуществлением наличествует дистанция, причем иногда огромного размера... Но надо подчеркнуть и то, что РПЦ скорее провозгласила концепцию, чем представила ее как руководство к действию. Сам факт ее появления в 2000 юбилейном году настораживал ряд критиков и даже доброжелательных наблюдателей: слишком острые вопросы были представлены чрезмерно обобщенно.
     Правда, тезис «Концепции» о том, что РПЦ переходит на позиции социально-критического активизма прозвучал достаточно внятно. Суть его сводится к тому, что в ряде случаев (когда власть принуждает верующих к отступлению от Церкви, а также к «греховным, душевредным деяниям»; правда, последние столь широкие понятия остаются нераскрытыми) РПЦ может лишить государство своей поддержки. При возникновении невозможности повиновения государственным законам и распоряжениям власти руководство РПЦ готово предпринять следующие действия: «вступить в прямой диалог с властью по возникшей проблеме, призвать народ применить механизмы народовластия для изменения законодательства или пересмотра решения власти; обратиться в международные инстанции и к мировому общественному мнению; обратиться к своим чадам с призывом к мирному гражданскому неповиновению» 13 .
      Опять-таки в юбилейный — да еще предвыборный — год этот тезис не насторожил власти, потому что в некоторых аспектах «симфония» церкви и государства лишь укреплялась. Но ясно, что предстоящее до Архиерейского собора 2004 годы должны были стать временем проверки основных тезисов «Концепции» на прочность и серьезность.

Тенденции изменения «властной вертикали» РПЦ
     Важным моментом в осуществлении «Концепции» стало некоторое расхождение в политике «властной вертикали» РПЦ. Наиболее взвешенную позицию в осуществлении ее тезисов занял патриарх Алексий II (о ней будет сказано ниже).
     Епископы пользовались в этом плане большей «свободой маневра», однако, по свидетельствам прессы — и благожелательной, и критической — они воспользовались ею не в полной мере. Это неудивительно потому, что как раз им пришлось решать многочисленные и острые вопросы. В частности, необходимо было не только пересмотреть устоявшиеся структуры управления и формы активности, но и осваивать новые церковные территории, решать задачу «окормления» наплывавших как волны верующих во вновь открывающиеся или строящиеся храмы, организовывать восстановление и построение церковных зданий, а также новых служб для катехизации, обучения социальной благотворительности и т.д.
     Возник вопрос и об уточнении политической линии церкви на местах. Линия на чрезмерную политическую ангажированность ряда епископов оказалась в этом плане не во всем приемлемой. После смерти митрополита Ленинградского и Новгородского Иоанна (Снычева) на ней не ставятся резкие акценты: церковь как активный политический «игрок» не выступает, дистанцируясь от призывов укрепить «национальное начало» любой ценой (недавно вышел очередной почти тысячестраничный том Православной энциклопедии14 , посвященный памяти Иоанна). Несмотря на болезни патриарха, право решения остается за ним: епископы лишь «устрояют церковь», и это оказывается лучшей политикой.
     Что касается рядового духовенства, то на него возложена не только тяжесть работы по укоренению веры в массовом обществе и поддержанию приходов в новых социальных условиях на началах демократизма, но и поиски новых форм и деятельности церкви. И здесь разброс поиска предельно широк. Пресса наполнена в этом плане самым разнообразными сообщениями и их интерпретацией. Конечно, факты тяжелого труда и даже подвижничества на церковной ниве на местах (например, о создании по благословению Ивановского епископа новых рабочих мест на селе — и привлечении к этому делу даже монахов, работающих на тракторе) попадают в поле ее внимания реже, чем сообщения о нарушениях «правила игры» (к примеру, брак между гомосексуалистами, который вызывает не столько возмущение, сколько изумление: что, дескать, и это уже можно?).
     В целом священники справляются со своими задачами при столкновении с принципиально непредвиденными ситуациями. Например, оказалось, что быстрое насыщение материальных потребностей путем вовлечения в сверхрисковый бизнес имеет обратной стороной «духовную опустошенность». Некоторые иереи зафиксировали этот момент и ввели соответствующие формы ответа на данный запрос. Так, газета «Комсомольская правда» 15 рассказывает о выходце из артистической среды священнике Иване Охлобыстине, который был штатным пастырем в одном из банков; «Российская газета» писала о монахе-трактористе и т. д.
     В целом высшие иерархи поощряют такую самодеятельность, доверяя большому отряду духовенства, пришедшему из самых разных слоев общества. Есть основания утверждать, что новое священство делает свое дело успешно — и творчески.
     Однако следующий шаг при этом — большая свобода в определении социальных программ на местах. Есть основания предполагать, что «экстремисты» при этом будут отсекаться, а вертикальная мобильность — сдерживаться: в число епископов попадут лишь «проверенные» люди. Так, не желавший отказаться от депутатского мандата священник Г. Якунин был отлучен от церкви еще в 1997 году; священнику, венчавшему гомосексуалистов, несмотря на его оправдание, запрещено в служении. Но священник Г. Кочетков, ратующий за введение богослужения на русском языке, служит в своем приходе.
     Священник — выходец из среды военных, священник — бывший электросварщик, священник — из ученых и артистов — сегодня такой карьерой трудно удивить. И духовный потенциал такого священства используется не в полной мере. Но ясно, что полное повиновение — отнюдь не продуктивный путь в плане использования их потенциала. Ибо церковные власти знают (или догадываются): путь к Богу таких людей значим не только для них, но и для большинства новых прихожан церкви.
     К сожалению, обществу в большей мере становятся известными меры наказания за «уклонение», чем знаки поощрения за инициативу. Но на местах оценка дается полновесная, и высшие иерархи об этом знают. Поэтому есть основания утверждать, что мера воплощения в жизнь положений «Концепции» будет определяться деятельностью этих священников-«уклонистов». Есть основания предполагать, что как раз предполагаемый «неюбилейный» Архиерейский собор задаст «меру и вес» всему духовенству и его усилиям, иначе метафора «колосс на глиняных ногах» окажется весьма верной в исконном ее смысле.
     Как отмечалось выше, возможности модернизации РПЦ тесно связаны с именем патриарха Алексия II. Разговоры о его преемниках в связи с недомоганиями весной-летом 2003 года не отвергают того факта, что именно он возглавляет РПЦ и болезнь любого рода патриархов не является определяющим фактором: в этом плане нагляден пример Иоанна Павла II16 .
     К голосу Алексия II прислушивались многие политики, мгновенно «уверовавшие»; но манипулировать собой патриарх не позволял. В то же время для него сложнейшей является задача соблюдения баланса между модернистами и традиционалистами в РПЦ. Те и другие не сдерживались в попытках расширить сферу своего влияния на РПЦ, но патриарху удается не допускать расколов на этой почве.
     Патриарх Алексий II уделяет большое внимание установлению в России новых взаимоотношений между государством и церковью. При этом он убежденно придерживается принципа отделения церкви от государства, невмешательства в дела друг друга. В то же время он считает, что между церковью и государством должно осуществляться свободное взаимодействие. Особенно примечателен проводимый им курс на отход священников от институциализированной политики. Патриарх активно ведет линию на деполитизацию церкви, что как раз усиливает ее политические позиции и его авторитет.
     В этом плане примечательна ситуация ухода священнослужителей из органов законодательной власти. На съезде народных депутатов СССР 1989 г. его делегатами стали первоиерархи РПЦ. Но уже на съезд народных депутатов РСФСР 1990 года избирались лишь 4 священника: 3 — от РПЦ и один — от буддистов. В июле 1990 г. приступил к работе Комитет Верховного Совета РСФСР по свободе совести, вероисповеданию, милосердию и благотворительности. Председателем Комитета был избран священник В. С. Полосин (в начале нового века он перешел в исламское вероисповедание). Значительными сторонами деятельности Комитета было содействие в передаче храмов верующим и работа над пакетом законов о налогах, в результате чего религиозные организации были освобождены от налогов, которые предлагалось брать с религиозных объединений наравне с коммерческими организациями. Эта работа велась с ведома и под контролем патриарха.
      Но у одного из депутатов-священников политика победила служение. Г.П. Якунин работал в парламентской Комиссии по расследованиям причин и обстоятельств ГКЧП, которая получила доступ к архивам КГБ СССР. В результате были опубликованы материалы о сотрудничестве иерархии РПЦ со спецслужбами. После октябрьских событий 1993 г. РПЦ запретила своим священнослужителям выдвигаться в депутаты. Вопреки запрету РПЦ Якунин баллотировался по спискам «Демократической России», был избран в состав I Государственной думы и работал в составе Комитета по общественным и религиозным организациям, который возглавлял представитель КПРФ В. И. Зоркальцев. В результате декабрьских выборов 1995 г. в составе II Государственной думы не оказалось представителей ни одного религиозного культа, а в 1997 г. Якунин был отлучен от церкви.
     Этот год — время созыва Архиерейского собора, а также еще в большей мере следующий год — время жестокого экономического кризиса в связи с дефолтом знаменовали отход от прямой вовлеченности РПЦ в политику и ее заметный поворот к социальной политике. Церковь начала настойчивее обращать внимание властей и общества на такие острые проблемы, как рост социального неравенства, бедность, задержки выплаты зарплат и пенсий, преступность, алкоголизм, и наркомания, кризис семьи, плачевное состояние нравственности в обществе, межнациональная вражда, нарушение прав человека, распространение порнографии, утрата экономических, социальных, научных и культурных достижений., кризис образования, здравоохранения в России и т.п.
     И все же у РПЦ сохранились конструктивные отношения со многими политическими организациями России. Не оказывая этим структурам прямой поддержки и настаивая на недопустимости использования церкви в политической борьбе, она прилагает усилия для достижения в обществе мира и согласия, расширения церковно-политического диалога. 1998 год явился временем проверки реальности этих призывов и способствовал выработке новых социальных ориентиров РПЦ; его можно считать началом времени активного поиска церковью новых ориентиров — в новый век, и даже тысячелетие, она вступила на 2 года раньше календарного срока.
     Архиерейский собор РПЦ проходил 13-16 августа 2000 г. в Москве, в храме Христа Спасителя и был посвящен 2000-летию Рождества Христова. Собор трезво оценил состояние внутренней жизни и внешней деятельности РПЦ, принял новую редакцию ее Устава в целях преобразования и совершенствования церковного управления на всех уровнях; им были утверждены «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви», отражающие официальную церковную позицию в сфере взаимоотношений с государством и светским обществом.
     Этот документ, в разработке которого принимал участие патриарх, зафиксировал следующие позиции: 1). РПЦ дистанцируется от любого государственного строя, она не связывает себя с той или иной формой общественного и государственного устройства, какой-либо из существующих социально-политических доктрин или политической силой. Она над «правым» и «левым» и поэтому может вести диалог с любыми общественными движениями. 2). РПЦ должна быть отделена от государства, не может и не должна вмешиваться в государственную политику. Она не должна быть государственной церковью. 3). Признавая принцип равноправия религиозных объединений перед законом, церковь считает, что равноправие не означает их равнозначимости. Нельзя ставить на одну доску РПЦ с каким-либо экзотическим культом. 4). Независимое от государства положение дает церкви возможность оценивать все события, происходящие в России и вне ее, с позиций духовности и нравственности. Она должна иметь свободу говорить государству правду, даже если эта правда горька. 5). Священнослужители должны воздерживаться от участия в выборах в качестве кандидатов в депутаты, а также от членства в политических партиях, движениях, союзах, блоках и иных организациях, ведущих предвыборную борьбу. Это не относится к мирянам, которые могут принимать участие в политических организациях.
     Таким образом, результирующим положением являлась позиция, в соответствии с которой церковь отделена от государства, а не от общества. На этой основе возможно свободное сотрудничество церковных институтов и органов государственной власти на разных уровнях. Особенно необходимо такое сотрудничество в решении кризисных ситуаций и помощи социально незащищенным.
     Можно сказать, что РПЦ прошла в течение 12 лет одно из тяжелейших испытаний — богатством и славой, ей были возвращены многие храмы и построены новые, демонстрации встреч первоиерархов с главными правителями страны проводились уже не для иностранной аудитории, а для своего народа; голос церкви приказывали подавать и по тем вопросам, к которым она не имела касательства.

«Колосс на глиняных ногах»?
     Вхождение во власть и славу не обошлось без издержек. СМИ поднимали вопросы о вовлеченности РПЦ в «табачные дела» (церковь получила возможность экспортировать по низким пошлинам табачные изделия), о политической ангажированности отдельных иерархов, о несоразмерности претензий церкви на наставления в духовной жизни.
     Подобные процессы породили у ряда религиоведов метафору «колосса на глиняных ногах» — без элементов злорадства в ней. На основе проводимых с 1991 г. финскими и российскими учеными исследований был сделан вывод, что 10-летие с 1988 по 1998 гг. было временем переворачивания «идеологических знаков»: от коммунизма к религии и в первую очередь православию. Празднование двухтысячелетия христианства завершил этот процесс полной победой. Но чем больше внешнего почтения оказывается РПЦ, тем сильнее камуфлируется неутешительное реальное положение с религиозностью. Широко распространяющаяся идея придания РПЦ официального статуса — 80% опрашиваемых, идентифицирующих себя как православные — и всего 7% регулярно посещающих церковь и 6% регулярно причащающихся17 . Это вызывает у авторов образ «колосса на глиняных ногах», легко победившего коммунистическую идею, но самого по себе неустойчивого.
     Следует подчеркнуть, что неизбежность такой стабилизации была подчеркнута в обстоятельной коллективной монографии, вышедшей в юбилейный 2000 г. В ней указывалось: «82% русских, считающих себя православными, — это, конечно, громадное достижение церкви, если оценивать ее деятельность цифрами. Но ясно, что такое “идеологическое” православие имеет лишь очень косвенное отношение к религиозной вере». Реальных же православных, по результатам их исследований, «менее 5% населения» 18 .
      Положительную роль, правда, этот колосс, как отмечалось Д. Фурманом и К. Каариайненом, уже сыграл: «вслед за религиозной стабилизацией пришла и политическая, за религиозным православным консенсус — политический «президентский». Религия и власть еще и укрепляют друг друга... наши данные показывают установившуюся сейчас несомненную корреляцию между религиозностью и доверием к президенту» 19 .
     Слабость религиозного колосса, следовательно, может вести к слабости и политического характера; в то же время даже к такому «колоссу» стремятся присмотреться и оппозиционные силы, в том числе «коммуно-патриотические». Авторы считают, что колосс так долго стоять не может: или разрушится православный консенсус, или (что более вероятно) — вышеупомянутое единство консенсусов, или у колосса вырастут прочные ноги.
     Однако, на наш взгляд, неизбежные трансформации могут происходить и внутри колосса, даже если у него непрочные «ноги» — история РПЦ это демонстрировала неоднократно; достаточно вспомнить испытания, выпавшие на ее долю после 1917 года. Важно, чтобы импульсы к этим трансформациям шли снизу и изнутри, а не сверху — как в XVII веке в случае раскола, в XVIII веке при отмене патриаршества и в 20-е годы ХХ века в связи с обновленческим движением (но не движением обновления; тонкую и точную линию между ними провел историк православия из Канады20 .
     Конечно, появляется новые формы церковной обрядности — вплоть до освящения боевых кораблей или бизнес-встреч, а также участия в «политических тусовках» и культурных мероприятиях. За них немало платят — и ряд церковных иерархов извлекают из этого пользу, поражая окружающих своим материальным богатством. Патриарх Алексий II еще в 2001 году осудил такого рода явления, предупредив: «Если это будет продолжаться, у пастырей возникнет опасность остаться одинокими среди великолепных стен и оград» 21 .
      Но важнее другое: РПЦ стала активным «игроком» в экономике — и это источник дополнительных забот для нее. Хотя она и ориентирует приверженцев на православную «философию хозяйства», но таковая вовсе не служит побуждением к рыночной экономике и частному бизнесу. Да и практика прямой вовлеченности в предпринимательство церковных структур не во всем удачна: бизнес имеет собственные и весьма жесткие правила.
     Весьма жестким критиком экономической активности некоторых представителей РПЦ выступил церковный публицист Б.Н. Арутюнов. Он отметил, что государство слабо контролирует денежные потоки, исчисляемые сотнями миллионов долларов, которые обращаются в церковном бюджете; отсутствует отчетность за финансовую ее деятельность22 . В качестве примера он приводит предпринимательницу Гульназ (имя из мусульманских, а не православных святец) Сотникова, возглавляющая созданный Патриархом «Российский благотворительный фонд примирения и согласия». Она была неоднократно уличена в попытках ввоза многомиллионной контрабанды и других неблаговидных делах, нанесших значительный ущерб государству. «В 2000 году, — как пишет Арутюнов, — она практически парализовала авиаперевозки из Китая, добиваясь того, чтобы ее признали монополистом международных транспортных операций в этом регионе» 23 .
     Касательно идеологической сферы: РПЦ не может не считаться с тем, что XXI век — это обязательность постмодернизации, даже в России. Это идеология, ставящая в отличие от модернизации под сомнение линию на прогрессивном развитии общества и даже возможности его целостности, предполагающая деконструкцию и радикальную имморальность. Вследствие этого неизбежно возникает вопрос: а возможна ли подобная идеология в современном православии?
     Вряд ли, поскольку в РПЦ не закончены (если не сказать: по-настоящему и не начинались) процессы в духе модернизма — особенно на фоне завершенности таковых в католицизме, а тем более в протестантизме. Но общество модернизируется постоянно, и полученные от него импульсы раньше или позже сказываются на церкви. Как пишет современный исследователь, «русское православие первоначально боролось против социалистического варианта модернизации, но со временем РПЦ перешла на значительно более лояльную по отношению к социализму и советскому государству официальную позицию. Подчеркнем, что трансформация социальной позиции данной церкви не сказалась существенным образом на основах ее вероучения, иерархической структуре и т.п.» 24 .
     В рамках религиозного модернизма, как реакции на социальный модернизм, можно выделить две позиции: 1). Постмодернистская позиция, связанная с положительными отношением религии к прогрессивному развитию общества; 2). Контрмодернистская позиция, связанная с отрицательным. Что же за позицию избирает РПЦ в начале XXI века? Автор считает, что она придерживалась первой позиции — но в слабо выраженной форме — иерархи считали с середины 1960-х годов, что церковь «при определенных условиях вынуждена поддерживать социальную модернизацию, хотя ее теологические и этические основы объективно противоречат последней» 25 . В то же время ряду ее иерархов были присущи и контрмодернистские позиции, правда, тоже в умеренных формах.
     Какая тенденция будет превалировать в первом десятилетии нового тысячелетия? На наш взгляд, силы контрмодернистов репрезентуются лишь мало известными отдельными именами, а постмодернистов еще менее значимыми. По всей видимости трансформации подвергнется сама сердцевина РПЦ — но, как считает социолог Ю.Ю. Синелина, СМИ именно их помещают в центр своего внимания.
      В ее статье утверждается наличие давления на РПЦ со стороны постмодернистской прессы — хотя «среди социологов сегодня распространено мнение, о том, что в России идет давление на атеистическое мировоззрение, сопоставимое с тем, которое в советское время оказывалось на религию со стороны государственного атеизма, что верующим быть модно, а атеистом даже неприлично, поэтому респонденты называют себя верующими, что, в целом, установился идеологический режим, близкий к диктату государственного православия» 26 .
     Более того, навязываются мнения о том, что официальное отношение к религии перешло от государственного атеизма к государственному православию. Так, превратно истолковывались отлучение митрополита Филарета (Денисенко); судебный процесс Г. Якунина как выразителя интересов сект (в основном тоталитарных) против РПЦ в лице А. Дворкина; несостоявшаяся встреча патриарха Московского и всея Руси с Папой Римским; затянувшееся принятие нового Закона «О свободе совести», дискуссии о необходимости перевода церковной службы с церковно-славянского на русский язык; скандал, связанный с демонстрацией фильма М. Скорсезе «Последнее искушение Христа».
     Газета «Московский комсомолец» постоянно вела войну с митрополитом Кириллом, в частности, по поводу «табачных дел», а телеканал НТВ — с Алексием II, обвиняя РПЦ в мракобесии, косности, отсталости, неспособности меняться, в связях с КГБ, незаконных финансовых операциях, в том, что православие — не католичество и не протестантизм. Алексия II упрекали в недипломатичности за отказ от встречи с папой Римским, одной из причин которого были межконфессиональные проблемы, вызванные некорректным поведением католической церкви на Украине. «По мнению наших журналистов, нельзя ущемлять интересы Папы Римского в России и Восточной Европе. А Патриарх Московский не имеет права защищать интересы своей паствы в своей стране и в странах с давними православными традициями — это проявление тоталитаризма. Так во всем: двойная мораль, двойной счет... В целом СМИ активно формируют новый образ православного, как человека, сочетающего знание о зле с абсолютным к нему равнодушием; человека, сводящего веру к участию в обрядах; человека с психологией римского раба и представлением тунгусского шамана о мире и собственной душе; человека, боящегося всех, кто сильнее его, и ненавидящего любого, кто на него не похож, человека, гордящегося своей духовной несвободой» 27 .

Зима, лето и осень 2003 года
     Так было, по свидетельству автора статьи (в чем-то, как представляется, пристрастному), в 2002 году. Так есть в 2003 году, когда некоторые СМИ длительное время обсуждали выставку «Осторожно, религия!» в Центре А.Д. Сахарова в осуждающем РПЦ тоне. Рядовым верующим ряд экспонатов на ней показались кощунственными и они 18 января 2003 г. разрушили, например, изображения, стилизованные под иконы, но включающие символику массовой культуры. Ворвавшимся в зал были предъявлены обвинения в хулиганстве. Но в отношении организаторов выставки было выдвинуто обвинение в разжигании религиозной вражды. Возбуждение уголовного дела по этому случаю признано незаконным.
     РПЦ официально отношения к этому инциденту не выразила, но он получил большой резонанс среди верующих, причем не только православных и даже неверующих. Основное обвинение организаторам выставки заключалось в том, что они действуют по лекалам ЦК КПСС в борьбе с религией. К осени 2003 г. дело не закончилось. Оно знаменует собой расхождение между свойственным плюралистическому и постиндустриальному обществу (которое сложилось в России, по крайней мере в Москве) эпатажем устоявшихся ценностей — и приверженностью православию.
     Характерно, однако, что судебные власти, как и РПЦ, относят дело к столкновению мнений и вкусов; оно осталось бы малоизвестным, если бы не сверхактивность СМИ. Одна их часть говорит о кощунстве (Литературная газета), другая — (Московские новости) о нарушении закона о свободе совести и поддержке государством религии.
     Дело послужило поводом для выяснения того неприятия массовой культуры, которое свойственно верующим в России. Священник А. Шаргунов заявил при этом, что «от того, как пойдут события, зависит либо выздоровление общества, либо, наоборот, смертельное заражение всего общественного организма». При этом он отметил, что зло взяло себе на службу новейшие технологии (например, при распространении порнографии), а сопротивление ему падает. Было отмечено, что в суды Москвы поступают тысячи заявлений от верующих граждан о возбуждении уголовного дела против организаторов выставки28 .
     Один из них, директор Фонда А.Д. Сахарова Ю. Самодуров в свою очередь подчеркнул, что «появились предпосылки к возникновению такого неприятного явления, как православный тоталитаризм, дискриминация атеистов, верующих других конфессий и религий» 29 . Он же отметил, что Музей оставляет за собой право на организацию подобных выставок, в которых «хотелось бы выразить протест и тревогу в связи с тем, что определенные силы в Церкви пытаются создать из православия господствующую в России идеологию» 30 .
     Итак, начало 2003 года знаменовалось событием, которое резко обострило противостояние двух частей современного общества в России, правда, скорее на уровне деклараций об отношении к вере и современному искусству. Логика интерпретации этого события и действий его участников вывела, судя по вышеприведенным заявлениям, в политику. РПЦ удержалась от суждения по данному вопросу, как бы «пропустив подачу в аут» — если прибегнуть к терминам волейбола. Она может пока позволить себе проигнорировать позицию СМИ, если те ставят слишком острые вопросы.
     Осенью состоялась вторая «подача» — со стороны уже не музейного работника и искусствоведа, а одного из ведущих политтехнологов России Г. Павловского. И она имела целью прояснить политическую позицию РПЦ, прибегая к косвенным способам и средствам. Предметом обсуждения стала политическая ангажированность православия — без приведения фактов, но с целью порождения таковых.
     Действительно, определенный и в чем-то прогрессирующий отход РПЦ от занятий институционализированной политикой (запрет с 1993 г. священникам баллотироваться в депутаты и т.д.). не снижает проблемы вовлеченности РПЦ в предвыборную борьбу. Примечательно упоминание об этом в аналитической записке Г. Павловского «О негативных последствиях “летнего наступления” оппозиционного курсу Президента РФ меньшинства» от 2 сентября 2003 г. Оппозиционной группе олигархов якобы удалось добиться поддержки руководства РПЦ и силовых структур, включая ФСБ. Возможная цель при этом — «построение государственно-ориентированного капитализма на базе переработанной и упрощенной для массового употребления православной идеологии» 31 .
     РПЦ в этом плане предписывалась роль идеологического прикрытия антипрезидентских сил, что — с учетом слабой доказуемости выдвигаемых тезисов — вынуждало церковь определеннее высказать свои предпочтения. Заместитель председателя Отдела внешних церковных сношений РПЦ протоиерей В. Чаплин отверг эти утверждения, подчеркнув, что «было бы неправильно сводить православное вероучение к каким-то политическим доктринам» — тем более «превратить православие в примитивную идеологию» 32 . Он подчеркнул, что действия политиков, которые будут расходиться с христианской нравственностью, вряд ли найдут поддержку православных избирателей.
      В то же время и сам Павловский отметил, что названные им силы скорее «злоупотребляют авторитетом церкви», чем выражают ее позицию, что «православие для них своего рода идеологическая лицензия» 33 , в чем-то признав неудачу затеянного им предприятия по выяснению политических предпочтений церкви.
     РПЦ пропустила и эту «подачу» «в аут», но приближение выборов ставит вопрос об их возобновлении в ускоренном темпе и в более изощренных формах: будут и третья, и четвертая, и следующие «подачи». В связи с этим важно еще раз вернуться к позиции Патриарха Московского для выяснения проблемы политических векторов современного православия.
     1. В одном из предпасхальных интервью34 он обозначил активистскую позицию РПЦ, подчеркнув: «христианство требует от человека духовной брани». Это касается, например, актуальных для современной России призывов бороться с пьянством. Для достижения этой цели следует воспроизвести старые и внести новые формы деятельности церковных обществ трезвости (особенно активных на переломе веков), прерванные после 1917 года. Сейчас церковные реабилитационные центры (братства и сестричества) для борьбы с алкоголизмом и наркоманией создаются, но им нужна помощь со стороны государства, что, по справедливому замечанию патриарха, не противоречит Конституции.
     Отвечая на вопрос об отношении церкви и государства, Алексий II подчеркнул: «государственность благословляется Богом. Однако о нравственном состоянии власти мы должны судить честно и непредвзято. А состояние это как раз и определяется мерой поддержки добра и мерой обуздания зла». Подобная позиция конкретизируется в «Концепции», где оговорено и право на протест в случае тяжкого греха против Христа.
     В настоящее время, подчеркнул Патриарх, развивается взвешенный диалог с власть имущими, а верующим следует использовать механизмы народовластия для донесения до них своей воли. «Сегодня задачи внутренней миссии являются для РПЦ приоритетными», — поставил жесткий акцент Алексий II. У нескольких поколений людей отняли Бога, а сейчас сотни тысяч людей к нему возвращаются. При этом особо важно противостоять лжеучениям, вести просветительскую работу, публичную полемику, преодолевая невежество в области религии35 .
     Интервью было дано весной. Лето же 2003 года поставило некоторые определители в сближении позиций церкви и власти. Оно показало, что патриарх и президент после Собора 2000 г. держат в своих отношениях как первые лица соответственно церкви и государства вполне разумную дистанцию, что укрепляет авторитет и первого, и второго.
     Характерны в этом плане празднества в связи со столетием канонизации подвижника православия монаха Серафима Саровского, включая паломничество в Саров — место, где ранее разрабатывалось ядерное оружие. Президент и помолился, и посетил сохранившийся военно-научный центр. То есть поступил по принципу: Богу — Богово, а кесарю — кесарево, что, кстати говоря, вызвало своеобразное уважение у большинства верующих.
     Хотя, как отмечал религиовед Б. Фаликов, юбилей канонизации Серафима Саровского имел и политическую подоплеку: инициатива торжества исходила не от светских властей, а от церковных. Цель — единство (или, выражаясь богословским языком, «симфония») церкви и государства — заявлена в Послании патриарха: «Как и сто лет назад, память преподобного собирает воедино архипастырей, пастырей, мирян, государственных руководителей. Обновляется традиция совместного служения Церкви и государства благу Отчизны и ее народа» 36 Комментируя данное послание, Б. Фаликов отмечает, что если сто лет назад самодержец Николай II, тоже посетивший Саров и участвовавший в канонизации святого, мечтал слиться с народом через голову государства, «то теперь Церковь, празднуя круглую дату канонизации, ищет единства с государством через голову народа» 37 .
     Это вряд ли полностью справедливое заключение. Участвуя в организации паломничества, церковь апеллировала скорее к народу, чем к власти. Да и власть в лице президента уравновесила участие в торжествах посещением режимного ядерного объекта «Арзамас-16», расположенного в Сарове. Характерно, что и праздник Пасхи Путин старается провести вне Москвы, но обязательно в православном храме (в 2003 году — в столице Таджикистана Душанбе). Тем самым он демонстрирует, что является президентом (православного исповедания), а не императором, причем вопреки воле «доброжелателей», педалирующих необходимость покровительствовать РПЦ38 .
     А соответственно осень 2003 года выявила потребность церкви защищать линию на свою аполитичность. И для этого оказалось достаточно причин. Одна из главных: народ не верил и не верит власти, но верил церкви. Однако нынешняя РПЦ достаточно долго была приближена к власти — и ей или надо разделять ответственность за властные действия, или обличать власть. Линия на аполитичность избавляет от того и другого.
     Но эту линию надо проводить мерами тонкой и смелой политики. Дело в том, что многие силы или реально желают подключить РПЦ в число своих союзников, или блефуют о таком подключении. Хотя часть избирателей, которые в своих предпочтениях на выборах восприняла бы слова священника как окончательные, сравнительно небольшая — неверующим сегодня себя редко кто провозгласит.
     Но близость политиков к церкви и церкви к политикам имеет свои пределы, о чем догадываются первая и вторые. Следует отметить, что многие слои в РФ с настороженностью относились к сверхбыстрому восстановлению статуса РПЦ и навязыванию ее авторитета. Сколь бы ни направлялся гнев верующих лишь на демонстративно стоящих со свечами бывших высокопоставленных коммунистов, по общему мнению, ограбивших народ — часть вины ложилась и на церковь. Либеральные критики постоянно обнаруживают угрозу огосударствления РПЦ или, по крайней мере, предупреждают о том, что таковая возможна. Но проправославно настроенные публицисты более корректно доказывают, что союз церкви с государством (по модели конкордата, узаконенного в Грузии в 2002 г., а в Белоруссии и Греции — в 2003 годах) принесет РПЦ больше вреда, чем пользы (кстати говоря, апелляции к данному конкордату и послужили основой срыва межгосударственного договора между Ватиканом и Грузией осенью 2003 г. — вопреки страстному напору президента Шеварднадзе).
     Все другие церкви также опасаются этого союза. Но только примерно с 2000 года начали звучать вопросы: а по какому праву? То есть после 2000-летнего юбилея политику РПЦ начали чаще соотносить с правовым полем, а не с традициями и претензиями. Религиозность же начала соотноситься с воинственностью, а союз церкви с государством, знаменующийся лобзаниями патриарха и президентов, подвергается осуждению и представителями инославных религиозных объединений, и их «защитниками» — либеральными СМИ.
     Весьма примечательно в этом плане полемика, поднятая статьей В. Выжутовича «Искусствоведы в штатском» в либеральной газете39 . Набор ее обвинений сводится к тому, что РПЦ — крупный хозяйствующий субъект, что она не против использования своей символики и ритуалов в светских развлечениях, что церковь предложила ввести уроки православия (к осени 2003 года страсти по этому поводу немного спали и даже наиболее ревностные приверженцы введения курса «Основы православной культуры» в государственные школы сопровождают свои рекомендации существенными оговорками). Примечателен, на его взгляд, и факт «симфонии» (совпадения интересов) президента и патриарха в отношении к визиту Павла Иоанна II (М. Горбачев и Б. Ельцин приглашали Папу — тогда еще здорового, а В. Путин соответствующих сигналов не подавал).
     В данном и в ряде других случаев есть основание предполагать, что либерально ориентированные критики православия явно преувеличивают степень влияния РПЦ на государство и общество — до «симфонии» в России так же далеко, как, к примеру в Англии (несмотря на наличие там государственной Англиканской церкви) и в Германии (несмотря на функционирование здесь мощнейших политических партий ХДС/ХСС).

Время и бремя решения
     Касаясь же ключевого для 2003 года религиозного фактора в выборах, Алексий II постоянно отмечает: использование священных символов и понятий в политической борьбе недопустимо. Именно поэтому оправдано запрещение священникам участвовать в деятельности партий, оказывать поддержку политическим организациям и кандидатам.
     Некоторые церковники, может, и хотели бы влиять на политику напрямую. Но не смогли бы: всего около 7% воцерковленных граждан России — сила не столь уж значительная. И все же они пользуются спросом у политиков, которые пытаются разыграть «религиозную карту». В их числе, по мнению газеты «НГ- Религии» 40 , Народная партия, которая пользуется поддержкой внутридумского объединения «В поддержку традиционных духовно-нравственных ценностей»; КПРФ, приверженцы которой допускают возможность быть как Лукашенко — «православными атеистами»; Евразийская партия и Союз патриотов России. Что касается ЛДПР, то она отошла от проправославной линии. Яблоко, Единая Россия и СПС основывают свою активность на конституционных принципах и равноудалены от всех конфессий41 .
     15 лет тому назад, 6-9 июня 1988 г. в Троице-Сергиевой Лавре состоялся Поместный собор РПЦ, в котором принимали участие и церковные иерархи, и рядовые духовенство, и верующие. Согласно принятому им Уставу об управлении РПЦ, подобные соборы должны были созываться раз в 5 лет. Может, это было и допустимо — в рамках перестроечных; более того, Поместный собор явился как бы моделью, по которой созывался Съезд народных депутатов в 1988 г. Но оказалось, что такой «демократизм без берегов» в СССР, а затем в России породил свои сверхсложные проблемы. Ровно через год — день в день 7 июня 1989 г. — состоялся еще один Поместный собор, избравший нового патриарха.
     После этого в 1994, 1997 и 2000 гг. собирались уже лишь Архиерейские соборы, причем на последнем из них было признано, что созыв Поместного собора допустимо лишь по доброй воле епископата, а новый Устав церкви как бы закрепил эту норму.
     Как отмечено религиоведом А. Кырлежевым, при этом можно спорить о некотором отходе от положений демократического Устава 1988 г. как реакции на политическую обстановку42 . Значит ли это, что церковь «окукливается» — или Архиерейский собор более эффективное орудие не только решения канонических вопросов, но и достижения целей «Концепции»? И на данный вопрос должны быть получены ответы на Архиерейском соборе 2004 года. Тем более, что на многих направлениях наметились крайне интересные процессы.
     Во-первых, церковь отходит от, казалось бы, выигрышной линии на полную «симфонию» с государством — вопреки уверениям в обратном со стороны либеральных СМИ. Демонстрируемое Ельциным, который подозрительно быстро стал Павлом из партийного Савла, отношения с «другом Алексием» мало кого из верующих радовали. Проявляющий более умеренно признаки публичной религиозности Путин встречается с патриархом реже и как бы по инициативе второго, хотя и не скрывает своей личностной приверженности православию43 . Степень искренности такой приверженности проверить трудно, но в ее использовании с целью мобилизации «религиозного фактора» для своей поддержки Путин не замечен.
     Во-вторых, усложняются проблемы взаимоотношения с социальным окружением — в осуществлении многих намеченных «Концепцией» задач прорывов пока не наблюдается, но ощущение их неизбежности лишь нарастает. В-третьих, миряне в церквях начинают чувствовать себя хозяевами. Комплекс вины у них за то, что церковь была порушена, преодолен — и надо уяснить: а как же церковь распорядится кредитом возвращенного имущества, статуса и доверия? Отсюда защита прихожанами некоторых «мятежных» священников, отсюда критика расточительства и некоторых излишеств, на которую вынужден реагировать и сам патриарх; отсюда и побуждение к активности мирян в рамках церкви.
     И если вернуться к уже упоминаемым сравнениям, то надо признать: Русская православная церковь воздвиглась в течение последних 15 лет в славе и богатстве, сейчас же ей придется укрепляться в борьбе и труде. Это — другого рода задачи, гарантий однозначного решений которых никто не дает.
     В то же время мудрая осторожность, которую проявляло и проявляет в политических процессах руководство церкви, и в первую очередь Алексий II; решительное, хотя и скрытое от глаз общественности, пресечение крайностей консерватизма и либерализма, которое провидится епископатом; возрастающая мера участия рядовых священников и наиболее активных мирян в социальных программах Церкви — гарантии того, что РПЦ сможет принять вызовы времени и проводить свою линию, являя пример конструктивной борьбы и неяркой, но полновесной славы. РПЦ в 1917 году перестала быть церковью господствующей, а с 1988 года — гонимой. Ей еще предстоит освоить статус хотя и крупнейшего, но «рядового» религиозного объединения в рамках демократической государственности.
     Строить церкви уже недостаточно, нужно заботиться об их внутреннем устроении — начиная с принятия канонического кодекса РПЦ и заканчивая адаптацией богослужения в каждом храме. Энтузиазм неофитов при этом уходит, нужно упорядочивание не только богослужения, но и социальной политики, хозяйственной жизни, культурно-образовательной активности и т.д. Усложняются формы сосуществования с другими конфессиями, в том числе нехристианскими.
     В этом плане угрожающе выглядит не столько миссионерская активность Римско-Католической церкви, сколько растущий ислам, требующий «равных прав» перед государством. Локальных столкновений было достаточно много; они периодически возникают и исчезают на поверхности общественного мнения. Это статус кряшен (крещеных татар), нападения на православных священников в Чечне, положение православных в странах СНГ, с преобладанием ислама и т.д. Но хотя поводов для серьезных противостояний не обнаружилось, нет и подвижек в установлении межконфессионального диалога — не достигнут даже уровень признания ислама «нехристианской формой монотеизма», что было зафиксировано в положениях еще второго Ватиканского собора.
     Очень сложный вопрос — привлечение (или удержание) молодежи к церкви. Ей нужна не столько богатая или властвующая или отдаленная от земных дел, а «своя» церковь. Молодые миряне не видели страданий РПЦ, а видят ее славу. Остается ответить на вопрос: возможна ли трансформация РПЦ перед лицом новых вызовов? Да, но она должна делать ставку не столько на «сопротивленцев» или хранителей сколько на устроителей такой церковной жизни, в которой открыты двери для верующих и неверующих44 .
      «Моментом истины» в выявлении политических позиций РПЦ, возможностей осуществления ею социальной политики, заявленной в «Концепции», решении внутрицерковных и межконфессиональных вопросов как раз могут стать выборы в конце 2003 года. Она вынуждена будет определиться по многим позициям и показать, на каких основаниях будет происходить неизбежная трансформация — даже если громогласных заявлений по этим поводам и не прозвучит.
     И эти вопросы должна будет решать сама РПЦ: ресурс государственной ее поддержки в чем-то закончен. Не ожидается, в частности, того, что произошло летом 2003 г. в Белоруссии, а осенью в Греции: установления конкордата между церковью и государством, по которому православие объявляется приоритетной религией, а Белорусская православная церковь и Греческая автокефальная церковь — важнейшими социальными институтами, хотя и без права на принуждение инакомыслящих. Общество по отношению к РПЦ дифференцируется (правда, по мало существенным поводам), судя уже не саму церковь, а скорее ее представителей на разных уровнях — и «по делам их»; от союза с политическим партиями церковь тоже ничего хорошего не ожидает — и держится от них «равноудаленно».
     По всей видимости, стратегия развития церковью уже выработана, и это позволяет ее руководству не замечать многих срежиссированных СМИ и политтехнологами «последних и решительных боев», а также удерживаться от суждений по политическими вопросам. Контуры этой стратегии, на наш взгляд, могут обнаружиться в ходе предстоящих выборов. Архиерейский Собор 2004 года лишь зафиксирует их в документах, показав векторы неизбежной трансформации РПЦ.


1 Религии народов современной России. Словарь. М. 2002. С. 609.
2 Там же. С. 434.
3 Митрохин Л. Н. Понятие религии. М. 2003. С. 264.
4 Информационный бюллетень Отдела внешних сношений Московского Патриархата». 2000. № 8 (Первая публикация).
5 Мчедлов М.П. Социальная концепция православия» // Свободная мысль. 2001 №7.
6 Там же. С. 19.
7 Митрохин Л.Н. Указ. соч. С. 266).
8 Фурман Д., Каариайнен К. Религиозная стабилизация // Свободная мысль. 2003. №7; под редакцией этих авторов вышла также книга: Старые церкви, новые верующие. Религия в массовом сознании постсоветской России. М. - СПб. 2000.
9 Мчедлов М.П. Указ. соч. С. 21.
10 Там же. С. 21.
11 См.: Информационный бюллетень ОВЦС МП. 2000. № 8. С. 44.
12 Мчедлов М.П. Указ. соч. С. 26.
13 Информационный бюллетень... С. 44.
14 Святая Русь. Большая Энциклопедия Русского Народа. Русский патриотизм. М. 2003.
15 См.: Комсомольская правда 2003. 18. 09.
16 Осенью 2003 года Алексий II посетил Эстонию, где встретился со многими местными церковными иерархами и политиками, в частности президентом Рюйтелем, являющимся прихожанином Эстонской православной церкви под юрисдикцией Константинопольского патриархата (они обменялись наградами: первый получил крест Марьямаа, высшую награду Эстонии, второй — орден Сергия Радонежского). Программа визита была крайне насыщена, и разговоры о здоровье патриарха стихли. Что касается преемников, то о подспудной борьбе в этом плане столь же трудно судить, как и об искренности религиозной веры Владимира Путина.
17 См.: Фурман Д., Каариайнен К. Религиозная стабилизация... С. 31.
18 Старые церкви, новые верующие... С. 16, 43.
19 Фурман Д., Каариайнен К. Религиозная стабилизация... С. 30-31.
20 См.: Поспеловский Д.В. Тоталитаризм и вероисповедание. М. 2003.
21 Журнал Московский патриархии. 2001. № 1. С. 29.
22 См.: Арутюнов Б. Изгнать торгующих из храма // Российские вести. 2003. 20.08. Как отмечается в газете «НГ-Религии», стоя на принципах невмешательства государства в дела церкви (и поэтому выступая против создания Министерства культов, равно как и защищая принципы канонического права), РПЦ все же претендует на налоговые льготы, выступает за получение в собственность зданий и земель, ратует за преподавание основ веры в светской школе, за право вести воспитательную работу в армии и местах лишения свободы, требует ограничения иностранных миссий в России, обосновывает необходимость бюджетной поддержки проектов восстановления крупнейших монастырей, имеющих статус общенационального культурного наследия, выступает за поддержку государством приходов и епархий РПЦ за рубежом — в рамках поддержки соотечественников (См.: НГ-Религии. 2003. № 17).
23 Там же.
24 Ваторопин А.С. Религиозный модернизм и постмодернизм // Социологические исследования. 2001.№11. С. 85.
25 Там же. С. 87.
26 Синелина Ю.Ю. Атака на РПЦ? // Социологические исследования. 2001. №11. С. 100.
27 Там же. С. 102, 103.
28 НГ-Религии. 2003. № 14.
29 Там же.
30 Там же.
31 Новая газета. 2003. № 67.
32 НГ-Религии. 2003. № 16.
33 Там же.
34 Газета. 2003. 25. 04.
35 Там же.
36 Плюсы и Минусы. 2003. № 15. С. 13.
37 Там же.
38 НГ-Религии. 2003. № 13.
39 Московские новости. 2003. № 34.
40 НГ- Религии. 2003. №11.
41 Христианско-демократическое движение — несмотря на громогласные претензии лидеров таких партий как Христианско-Демократический союз России, Российская христианско-демократическая партия и т. п. в начале 1990х гг. — так и не укоренилось: приверженцы соответствующих партий насчитывают всего сотни человек. Такие движения как «Православная Россия», «Радонеж», Союз православных граждан включают по несколько тысяч, но и они не обладают серьезным мобилизационным потенциалом на выборах. Как отмечается в прессе, «верующие избиратели, как правило, не руководствуются конфессиональными симпатиями, осуществляя свой политический выбор», с одной стороны, а патриархом «в течение более чем десятилетия последовательно проводилась линия, препятствующая политизации православия» - с другой (См.: НГ-Религии. 2003. № 17). Несомненно, что эта линия стала определяющей после октябрьских событий 1993 г., когда Алексий II по-мудрому воздержался от суждений по поводу столкновений между президентом и парламентом.
42 НГ-Религии. 2003. №14.
43 Ироничное отношение верующих к «приходу» к церковь Ельцина правомерно и в целом понятно. В этом плане показательно меткое высказывание покойного генерала Лебедя, который на вопрос, ходит ли он в церковь, ответил утвердительно и добавил, что держит там свечу как рюмку (водки). Труднее вникнуть в сознание Путина; его отношение к РПЦ носит во многом, как представляется, утилитарный характер — но то, о чем он говорит со своим духовником (священник храма на Воробьевых горах близ Московского государственного университета; есть и другие «претенденты» на это почетное звание — в их числе архимандрит Тихон (Шевкунов), склонный к промонархистским взглядам), остается тайной, как это и предписывается церковными правилами. Явно своего отношения ко многим «форсированно уверовавшим» РПЦ не высказывала. Надо заметить, что в конце сентября президент встречался с первоиерархами Русской Православной Церкви Заграницей, выполняя трудно представимую для его предшественников миссию примирения разный ветвей православия. При этом он с мало свойственным политикам его ранга пафосом отмечал, что «нет большего блага для Церкви, чем служение Родине» (См.: Московские новости. 2003. №38. С. 22) и что «Кремль это не только средоточие власти, но и центр духовной жизни» (См.: НГ-Религии. 2003. №17; правда, в этом же номере подчеркивается, что как раз «Патриарх выстроил дистанцию по отношению к власти, а не наоборот» и что «политический курс Патриарха направлен на укрепление Церкви в сфере общества (а не государства)» (См.: Там же).
44Уже после того, как данная статья была написана, СМИ опубликовали сообщение, что профессор Свято-Тихоновского института дьякон А. Кураев получил премию Московской Патриархии (и мэрии Москвы) за успешное создание новых форм работы с молодежью «Обретенное поколение». Одна из этих форм — лекция дьякона зимой 2003 г. в Петербурге на концерте «Рок к Небу», где перед 14 тыс. подростков выступали лидеры российской рок-музыки. Она подверглась осуждению ряда иерархов и мирян, но примечательно, что высший и окончательный суд должен был вынести патриарха, и только он. «Почти год мы ждали ответа на этот вопрос: что же мы такое сотворили на Святках — схулиганили или все же сотворили церковное дело? Лишь речь Патриарха в День Москвы 7 сентября расставила все нужные точки над всеми необходимыми “и”». Алексий II, по данному свидетельству Кураева, признал значимость проповеди и в концертных залах, и на спортивных площадках, одобрив тем самым его смелую инициативу. Сам награжденный Кураев (не только премией, но и орденом Сергея Радонежского) так объяснил необходимость расширения резкого рамок социально-культурной активности РПЦ: «Сегодня впервые церковное и миссионерские пространства переплелись. Миссионеру одновременно внимают неверующие и сектанты, язвительно настроенные студенты и испуганные ими православные батюшки. Выходит, что миссионер должен уметь жертвовать своей репутацией в глазах церковных людей ради их неверующих братьев. Тот концерт в Петербурге и был такой жертвой» (См.: Литературная газета. 2003. №39).
Остается лишь посетовать, что дистанция между «жертвой» и «наградой», во-первых, весьма длительна, а во-вторых, оценка той или иной инициативы зависит от соизволения лишь одного человека. В наш сверхдинамичный и «демократический» век это непривычно — но все же считать данное событие некой опорной точкой неизбежной трансформации РПЦ можно.

Print version
EMAIL
previous РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ |
Василий Симаков
ПАТРИАРХ МОСКОВСКИЙ И ВСЕЯ РУСИ АЛЕКСИЙ II. БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК |
Фома Парамонов
next
ARCHIVE
2021  1 2 3 4
2020  1 2 3 4
2019  1 2 3 4
2018  1 2 3 4
2017  1 2 3 4
2016  1 2 3 4
2015  1 2 3 4
2014  1 2 3 4
2013  1 2 3 4
2012  1 2 3 4
2011  1 2 3 4
2010  1 2 3 4
2009  1 2 3 4
2008  1 2 3 4
2007  1 2 3 4
2006  1 2 3 4
2005  1 2 3 4
2004  1 2 3 4
2003  1 2 3 4
2002  1 2 3 4
2001  1 2 3 4

SEARCH

mail
www.jota.cz
RSS
  © 2008-2024
Russkii Vopros
Created by b23
Valid XHTML 1.0 Transitional
Valid CSS 3.0
MORE Russkii Vopros

About us
For authors
UPDATES

Sign up to stay informed.Get on the mailing list.